© По народной легенде
Милена все больше погружалась в деревенскую неспешность. Когда закончится отпуск,ей придется возвращаться в шумящий, бездушный город.
Она бежала в полузаброшенную деревеньку с единственным желанием остаться одной, и, поначалу, ее раздражали пожилые соседи, приходящие к ней несколько раз в день.
Балагур, весельчак дед Макар всегда появлялся первым, а за ним следовала и супруга Зинаида. Памятуя о позднем пробуждении городской дачницы, они являлись часам к одиннадцати, переделав к этому времени кучу дел и готовые к обеденному отдыху.
Каждый раз придумывали какой-то предлог, представления о воспитании не позволяли прийти без повода.
В это утро Милена с чашкой кофе поджидала старого Макара у окна.
Стук раздался на третьем глотке.
— Милка, я тут тебе корней лопухов накопал, — старик протянул сверток, упакованный старой газетой.
— Зачем? – поперхнулась Милена.
— Ну как, волосы укреплять. У моей Зинаиды знаешь какие косы до сей поры? Так она их лопухами полощет.
— Как лопухами? — не понимала девушка.
-Как-как, — передразнил Макар. – Отварит и полощет после мытья. А у нас на задах разрослись, вот и подумал, что добру пропадать? У Зинки этих корешков сушеных больше, больше чем у тебя всего багажа. А ты – девка молодая, чай ребята-то хороводами.
— Кто хороводами? — на пороге появилась грузная Зинаида. – Опять девчонке мешаешь, старый?
— Проходите, баба Зина, дед Макар мне корни лопуха принес, говорит, что очень хорошо для волос, — пригласила хозяйка, сервируя стол для чаепития.
— Да неудобно, каждый день у тебя чаи распиваем, будто голодные.
— Давайте перестанем считаться, вы уже столько мне всего наносили. А что, правда лопух корни укрепляет? – перевела разговор девушка.
— Укрепляет, дочка, еще как. Смотри, какая у меня коса, — женщина стянула выцветший платок и Милена ахнула от густой косы, уложенной венчиком. – А лет мне уже… Много лет мне, дочка. Ты отваривай по корешку, а можешь и побольше. В бутылочку процедишь, а после мытья этой водичкой споласкивай. А хорошо этот настой за час перед баней в корни втереть.
— Какая баня, Зинаида? – не выдержал Макар женской темы, в которой сам был не силен. – Они теперь под брызгалкой постоят, по телу мыло размажут и все. Это мы с тобой ходим в баньку каждую неделю.
— Не сомневайся, доченька, мой голову, волосы густые будут, — будто не слыша, продолжила Зинаида. – Ты зайди ко мне, я тебе травок других дам.
— Так вот, — произнес Макар с растяжкой, — в баньке раньше не только ребятишек делали, но и от бремени разрешались. Бабка моя, повитухой известной была, к ней за двадцать верст ездили.
— Понес без колес да все лесом, — тихо процедила Зинаида, но замолчала.
— Так вот, — раздухарился Макар, — раз она даже у Лесовихи роды принимала!
— Что ты говоришь-то? — баба Зина заметно занервничала, ей неудобно перед этой хрупкой городской девчонкой, вдруг подумает, что муж в маразм впал.
— Расскажите, дед Макар, — оживилась Милена.
— Бабка моя, Варвара Степановна, эх и шустрая, я ее мальцом помню. Я же меньший внук-то, застал ее уже старой. А по молодости она бабам в родах помогала. И вот как-то во вьюжную зимнюю ночь раздался стук в окно…
Рассказ Макара
— Иду, иду, окаянный, что буянишь? – Варвара Степановна рванула теплую шаль с каретки, сунула ноги в валеные чесанки и, на ходу подкалывая распущенную косу, ступила в ледяные сени.
За порогом стоял огромный мужик в треухе и большом полушубке с поднятым воротником.
— Собирайся, едем, — скрипнул, кивнув за ворота, где поджидал вороной конь, запряженный в сани.
— Куда, заполошный?
— Рожает, — буркнул мужик и отправился к саням.
Варвара Степановна собралась быстро, узелок у нее всегда наготове. Юркнула под какую-то рогожку, тронулись. А метель кружила, рвала клочьями собранные ею же сугробы. Тревожно стало повитухе, стала она кричать в спину возницы, спрашивать, куда путь держат, но тот даже не поворачивался. Ехали долго, куда-то сворачивали, а потом опять по прямой. Не видно ничего за этой порошей.
Лошадь стала сворачивать, Варвара Степановна вглядывалась в клубящуюся даль.
«Завезет черт угрюмый», — думала она. А возница, будто услышав ее мысли, развернулся и громко захохотал. Остановились у завалившейся ограды. Место показалось смутно знакомым. Подошли ближе, узнала повитуха заброшенную баню Захарки. Сам Захарка давно переехал в соседнюю деревню в новый дом, а старый так и стоял заколоченный. Это что же, возил ее несколько часов, а привез в свою же деревню?
Посмотрела на мужика и дрожь пробежала по телу, уж не ведьмак ли? Глазами-то как сверкает, хоть печку разжигай!
Зашла повитуха в баню, на полке баба, да такая страшная — с головы до пят в шерсти. Подойти страшно, какое помогать…
А мужик подталкивает все ближе, деваться некуда, перекрестилась Варвара Степановна, да приступила, привычно командуя:
— Печь растопи, в таком холоде-то рожать!
Мужик скинул тулуп, под ним лишь штаны посконные, а тело тоже заросшее.
— Воду неси, холстину, неужели не знаешь?
— Откуда? – буркнул мохнатый. – А воду в чем нести-то?
— В ведрах!
Справились: появился младенец – в родителей, мохнатенький.
Варвара Степановна домой рвется, она бы и сама ушла, да не хочет признаваться, что баня ей знакома. А молодой отец никак от женушки с ребенком отойти не хочет. Ждет повитуха и видит – ведро-то ее, молочное, вон и щербинка знакомая.
Наконец вспомнили о ней, посадили в сани, дали узелок с монетами да к крыльцу довезли. А уж как развязала дома, вместо денег – черепки битые. Ну уж в сердцах принялась снох ругать, чтобы не бросали ведра на улице!