Дом для неё

Глава 1 

©  Стоило свернуть с трассы на проселочную дорогу, как в приоткрытое окошко моей потрепанной машины, которую я любовно называла «старушкой Жи», ворвались клубы пыли. Салон сразу же наполнился медово-пряным ароматом разноцветья, и, как-то уж совсем по-сельски, роящимися насекомыми. Пчелы, осы, и прочая живность обживала нутро моей старушки, принимая свое новое местожительство, как биологическую катастрофу. Они в панике метались между кресел, игнорируя раскрытые окна, за которыми резвились в цветах их собратья. Зелень подступала настолько близко, что было понятно — дорогой пользуются редко. Ветви кустиков, стоящие стражами у самой обочины, любопытно заглядывали в машину, будто пытаясь изнутри ощупать это блестящее никелированное тело, стремительно пробегающее мимо них. Иногда мне приходилось уворачиваться от хлестких объятий. Пришлось сбавить скорость. Теперь моя старушка, лавируя между уключинами и ухабами, медленно продвигалась вперед. Когда дорога начала подъем, зелень благоразумно отступила, и я, наконец, расслабилась. 

Всю дорогу до поворота на эту, забытую Богом и людьми, деревеньку, я тихо поругивала свою начальницу, которая отправила меня сюда. На вчерашней планерке она заявила о покупке загородных земель под строительство дачных коттеджей. Земли эти, якобы, доставались нам совсем даром, а места были фантастически красивыми. Мне всегда казались сомнительными сделки, приправленные словом «даром». Мой риэлтерский опыт приучил к здоровой критичности.

Татьяну, нашего директора, я знала пять лет. За эти годы мы, не сказать, чтобы дружили, но общались довольно близко. Я пыталась отговорить ее от скоропалительных решений, предлагала съездить, посмотреть все на месте, составить смету. Татьяна соглашалась, но в глазах скакал такой бесенок, что стало очевидно, решение уже принято. Мне удалось лишь уговорить ее съездить и осмотреться. Но ехать пришлось одной, утром Татьяна позвонила и сообщила, она внезапно заболела.
Дорога добралась до самой высокой точки. Остановившись, я вышла из машины, осмотреться. Изумрудное море, колыхавшееся подо мной, кружило голову. Захотелось упасть в высокую траву и просто смотреть на небо…
Петляя между зарослями, дорога скрывалась за стеной леса. Странно, судя по карте, деревенька «Ключи» должна быть где-то рядом, но ни построек, ни других следов… Ехать стало трудней. Грунтовка, местами полностью заросшая, кружила между кустами и деревьями, которые, по мере приближения к лесу, чувствовали себя все уверенней. Подобравшись вплотную к самым деревьям, дорога окончательно затерялась в лесной гуще.
Я выбралась из машины, не зная, что делать. Совсем уже решила возвращаться, но заметила сквозь дебри, как солнечный блик высветил что-то красное. Мухомор! Я никогда не видела настоящих мухоморов, ноги сами понесли к заветному трофею. Но ветки непроходимым частоколом держали оборону. Пришлось навалиться всем телом, чувствуя неподатливую упругость и царапая лицо и руки. Наконец, эти лесные стражники разомкнули объятия, и я оказалась на маленьком пятачке свободной земли. Красное пятнышко окончательно затерялось, но я заметила светлеющую тропинку за разлапистыми кустами папоротника.
Противостояние природе раззадорило, и я раздвинула тяжелые листья. Тропинка уверенно петляла между зарослями и поваленными деревьями. Тонкие лучики солнца, пробивающиеся сквозь крону золотистыми нитями, делали путь пятнисто-игривым. Меня будто куда-то тянуло, к какой-то тайной цели. Тропинка стала шире, и я прибавила шаг. Птички оглашали лес многоголосными трелями. Казалось, что и я могу взлететь над этой дорожкой в неизвестность, взлететь, затерявшись в мягкости крон. Я слышала жужжание многочисленных насекомых. Лес, казавшийся таким монументальным, рассыпался на сонмы маленьких жизней: под каждым кустиком, листом, на каждой ветке.
Тогда я впервые ощутила нечто странное. Мне вдруг показалось, что я это цельный организм, бредущий по тропинке, я это и муравей, взбирающийся по скользкому стеблю, и паучок, зависший на перламутровой, искрящейся нити, и бабочка, бьющаяся в сети. Это ощущение обессилело меня.

Первый привал почему-то запомнился в мельчайших деталях. Тщательно выбирала место, обходя крапиву и торчащие сучки, а легла прямо на тропинке. Закрыла глаза, но даже это больше не ограждало меня от мира, представшего в новой ипостаси. В голове роились образы и звуки в хаотичном танце, расплываясь, образуя ужасную какофонию. Отчего-то я знала, частичка меня, которая была паучком, уже подобралась к той, что была маленькой бабочкой, испуганно бьющей голубыми крылышками, еще более запутываясь. Одновременно ощущала азарт охоты, предвкушение победы хищника и страх, обреченность. Но это были лишь два зримых образа, остальные же проносились в моей голове так быстро, что я не успевала вычленить ни один. То взорвется перед глазами яркое зеленое пятно, то, вдруг, из темноты, пробьется едва различимый сквозь какую-то плетеную сетку свет.
Когда в дело вступило обоняние, мне стало совсем плохо. Каждый куст, каждая веточка, каждый лист издавали свой неповторимый запах. Даже листья одного дерева! Я поначалу удивилась, ища этому логичное объяснение. Мозг работал в авральном режиме, и оно довольно быстро нашлось. Каждый отдельный листочек хоть и был частью целого, но жил своей жизнью. Под одним примостился жучок, откладывая личинки, другой постоянно освещается лучами солнца. От палящих лучей листик уже приобрел аромат высохшей скошенной травы, аромат золотой осени.
Пока одна часть меня пыталась привести хоть в какой-нибудь порядок лавину образов, научиться вычленять и управлять, другая, все еще оставшаяся в теле сорокалетней женщины, матери двоих детей, удачливого риэлтора и почти счастливой жены, с ужасом замечала все новые признаки безумия. Я понимала, что когда-нибудь эти две меня вступят в непримиримую схватку, и поэтому решила убраться из этого очарованного места как можно дальше. И как только я приняла это решение, какофония разом стихла. Я поднялась на ноги и отправилась в ту сторону, где мне показалось, деревья росли гораздо реже.
Я старалась сосредоточиться на дороге, отгоняя любые проявления наваждения. От легкости не осталось и следа. Ноги стали тяжелыми, я еле отрывала их от земли. Тело почему-то утратило былую чувствительность. Казалось, поднялась высокая температура. Сделала несколько шагов, и в изнеможении опустилась на землю. Стоило мне смежить веки, как я тут же провалилась в беспокойный сон.

Глава 2

Очнулась уже вечером. Солнце подсвечивало лес откуда-то сбоку, разбрасывая по нему багрово-красные блики. Страшно хотелось пить. Я поднялась на слабые ноги, и хотела, было, сделать шаг, но тут же оказалась на земле. Голова кружилась, меня трясло.
«Да, плохи мои дела», — думала я, впадая в забытье, по счастью, недолгое. Очнувшись во второй раз, я поняла, что солнце село. Было то недолгое время суток, когда день уже отгорел, а ночь не наступила. Сумерки приглушили краски, стерли многоцветную палитру. Сил хватило, чтобы подняться, дышать было больно, пересохшее горло саднило. Я оторвала какой-то листок, показавшийся мне самым сочным, и жадно пожевала. Рот заполнился горькой слюной, подкатила тошнота, но удалось совладать со своим организмом. В голове просветлело, и я разглядела небольшую лужицу чуть слева от себя. Я жадно припала к вожделенной влаге, стараясь сквозь зубы процеживать тягучую пахнущую жидкость. Желудок опять сорвался с места, пришлось немного отдохнуть, делая глубокие вдохи.
Что было потом — помню плохо. Я брела по темнеющему лесу, с трудом разбирая тропинку. Помню, что боялась сбиться. Остановилась, когда стемнело окончательно.

От былой эйфории не осталось и следа. Лес окружал, давил, пугал странными звуками. Присела под каким-то кустом, обнимая себя руками. Стало холодно, а на мне была легкая летняя курточка. Еще утром, я захватила ее в последний момент, предполагая, что поездка может затянуться до вечера. В машине осталось старенькое одеяло, мы с детьми брали его для поездок на природу. Боже мой, дети! Что будет с ними, если меня сожрет какой-нибудь зверь или я умру от голода и жажды? Но окончательно впасть в панику мне помешало все то же расслоение сознания.
Не знаю, был ли то бред, но я будто сквозь туман увидела очертания нашей гостиной. В мягком кресле сидел мой муж, на коленях которого как всегда примостилась его любимая кружка. Мой супруг был человек принципа. Иногда мне казалось, что к этой самой кружке он привязан гораздо сильнее, чем ко мне. Комната просматривалась плохо, очертания удаленных предметов расплывались, и я не сразу поняла, что в соседнем кресле сидит моя подруга. Та самая Татьяна, что сказалась больной сегодня утром.
«Неужели меня уже хватились», — надежда теплой волной окатила мое заледеневшее тело. Первые звуки были настолько тихие и глухие, что мне пришлось сделать усилие, чтобы начать понимать, о чем беседуют эти двое.
— Знаешь, я всегда знала, что Катька – дура. Я и держу ее в нашем агентстве только ради тебя.
— Ну не стоит так про умственные способности Екатерины, — муж лениво потянулся и долил в свою кружку.
— Можешь, что угодно говорить о своей супруге, я ее слишком хорошо знаю. Наивная особа с мозгами тинэйджера. Она до сих пор даже не догадывается о нашей связи, нам даже прятаться особо не надо.
— Татьяна, ты не права, Екатерина – замечательная мать. Вот, правда, хозяйка из нее вышла плохая.
«Боже, и эти люди смеют обсуждать мои достоинства и недостатки! Этот мой муж, непризнанный гений из развалившегося предприятия. Да его зарплаты вахтера, правда, теперь это именуется охранником, хватает только на его же капризы. А Татьяна! Я же считала ее своей подругой. Мы вместе пять лет. Я и подумать не могла, что дешевые ужимки стареющего ловеласа, способны еще хоть кого-нибудь впечатлить».
Парочка чувствовала себя вольготно. Татьяна перебралась на колени к Борису. Я зажмурилась, закрыла уши руками, но картинка не исчезала. Но куда страшнее были звуки. Они будто рождались в голове – все эти стоны и причмокивания, скрип старенького кресла, стоящего в нашей гостиной. Когда до моего обоняния дошли запахи, я была на грани безумия. Этот животный запах страсти, запах измены.
«Где же дети? Где моя маленькая Светланка, где Егор?»
Словно в ответ на мой вопрос, я увидела другую картинку. Теперь это было помещение, пронизанное яркими вспышками освещения, которое всего лишь на мгновение выхватывало множество извивающихся фигур. Потом все опять погружалось во мрак до следующей вспышки. Вглядывалась в эти сюрреальные фигурки, сошедшие, казалось, с полотен Матисса. Звуков не было, и от этого картина казалась еще более гротескной. Когда глаза привыкли к постоянному миганию, мозг, наконец, начал воспринимать довольно цельный образ, настолько цельный, что я с ужасом поняла, что фигурка, извивающаяся у шеста — моя дочь! К Светлане тянулось множество рук, довольно беззастенчиво мнущих это молодое и такое дорогое мне тело.
Наверное, я отключилась, потому, что даже не заметила, что уже не сижу, а лежу на траве, и что-то тяжелое давит на грудь. Я пошевелилась, и сильное тело, оттолкнувшись от меня острыми лапами, взметнулось над головой. Я даже не успела испугаться. Птица еще долго кружила надо мной. Отломав большую палку, больше, конечно, для успокоения, села, подобрав под себя ноги. Теперь картины, виденные до забытья, казались мне лишь бредом, далеким от реальности. Я не хотела в это верить, всем своим существом отрицая очевидные факты, которые «услужливо» озвучивала какая-то часть меня. Я смирилась, что теперь во мне сосуществуют множество личностей.
Одна подвергала все сомнению, другая вспоминала множество мелочей, мелочей, которые я не хотела замечать в своей прошлой жизни. Вот Светлана красуется передо мной в новом дорогом костюме. Я спросила, откуда обновка, а дочь, игриво повела плечами и пробурчала: «Подружка поносить дала». Тогда я лишь слегка пожурила, что берет дорогие вещи. А Светланины частые уходы на ночь, якобы к подружке ночевать?
— Постой, — возразила сомневающееся Я, — но ты же звонила, девочка брала трубку и сонным голосом отвечала, что они ложатся спать.
— Да, но звонила ты всегда в одно и то же время. Девчонки вполне могли подготовиться.
— Но Борис! Неужели Татьяна могла увлечься этим человеком? Что осталось привлекательного в этом, вечно брюзжащем, мужчине?
— Вспомни, как он вел себя на твое сорокалетие.
Год назад мы всем коллективом отмечали мой сорокалетний юбилей. Организационными вопросами занималась Татьяна. Она сняла кафе, пригласила сотрудников фирмы, организующих праздники. Перед глазами возникла картинка. Все больше замечаю в поведении одной из моих сущностей так много стервозности, что про себя окрестила ее Стервочкой. Образы, навязанные ей, не были хаотичны, своеобразная подборка на тему: «Открой глаза!»
Празднование юбилея открылось в неприглядной очевидности. Стены, завешанные плакатами с числом «40», мол, пора бы тебе, старушка, и о душе подумать. Рука Бориса, скрытая столом, взбирающаяся под юбку Татьяны в то время, когда он тихо и проникновенно говорил о том, как любит меня! И откровенная сцена в курилке, любовникам нравится риск.
Помню, как упала в траву, как кричала в голос, стараясь отогнать циничные картины. Но это была не совсем я, только часть меня, вторая, которая не хотела верить. Ее я окрестила «наивной простушкой».
Простушка каталась по траве и выла в голос. Истерику остановил хруст из кустов, совсем рядом. Соперницы предпочли спрятаться вглубь меня. Стараясь производить как можно меньше шума, я отползала от злополучного места до тех пор, пока не уперлась во что-то твердое. То, что было в кустах, тоже затаилось. Я с ужасом ждала, когда оно выйдет из укрытия. Дальше ползти некуда. Страх парализовал меня, и я по-детски закрыла глаза ладонями. Но слух стал острее, дыхание незнакомца, хруст веток, ломаемых его телом, звучали подобно грому. Когда совсем отчаялась, вдруг услышала, что нечто удаляется вглубь леса. Стервочка и Наивная Простушка сразу же затеяли спор, но мне было не до них. Положив под голову сломанную ветку, я пробовала уснуть.

Глава 3

Пробуждение было даже каким-то радостным: ярко светило солнце, птицы заряжали громкоголосой непоседливостью. Тело, такое неподатливое ночью, налилось силами. Казалось, еще немного, и я обязательно найду дорогу домой. Жажда, мучившая накануне, отступила, и я легко шла по тропинке.

Былые впечатления казались наваждением, мороком. Но чем дальше шла, тем сильнее понимала — тропинка уводит в самую чащу. Мимо проносились шмели и бабочки, им не было дела до глупой женщины, идущей непонятно куда. Становилось жарко, опять захотелось пить. Я уже не чувствовала ног, временами казалось, что двигаюсь вовсе без их участия. Срывала ветви и листья, стараясь выдавить хоть немного сока, жажда придавала сил. Я почти бежала в надежде прогнать морок, вновь овладевающий моим сознанием. Но можно ли убежать от того, что рождается в твоей голове?
Осознание своего второго «рассеивания» прошло менее болезненно. Казалось, что парю где-то высоко-высоко, над сочной зеленью крон. Я смирилась с этим своим новым ощущением довольно быстро, даже пыталась «подружиться» с ним. Новым зрением пыталась разглядеть пространство под собой, но видела лишь быстро меняющиеся картины, похожие на странную компьютерную графику. Понимание пришло внезапно. Теперь я старалась «взлететь» как можно выше. Ощущение было подобно взрыву! Во мне проснулся инстинкт хищника. Картинка распалась на две. В эпицентре другого видения метался маленький серый комочек, объект вожделения. Я осознавала, что этот серый комочек, беззаботно парящий над этим лесом – тоже я.
Во втором теле беззаботность – всего лишь иллюзия, на самом же деле маленькое тельце превратилось в сжатый комок, следящий за роем насекомых. Шумы перерастали в сильный гул, казалось, что один и тот же звук многократно усиливался, разливаясь во времени странным многоголосьем.
Чтобы окончательно не потерять рассудок, опустилась на колени в какие-то кусты, зажав голову руками. Не знаю, сколько времени заняла эта борьба с неведомым, когда, наконец, смогла ощутить себя чем-то цельным, от былой легкости не осталось и следа. День клонился к вечеру. Я потеряла счет времени,сколько уже блуждаю по этому лесу, без еды и питья? Стоило подумать о воде, и рот сразу же наполнился горькой и тягучей слюной. Стало трудно дышать.
Появление Стервочки не обрадовало, вот уж кого нельзя назвать желанным гостем.
— Ты, случайно, не знаешь, сколько может человек провести без воды? Налицо все признаки обезвоживания, так что, не переживай, тебе недолго осталось мучиться.
С ума сойти, она еще пытается меня утешить! Если бы не была частью меня, с каким восторгом сейчас запустила в нее хотя бы ту корягу. Решив, что лучшим ответом обнаглевшей особе будет молчание, попыталась подняться на ноги и продолжить путь.
— Торопись, торопись, можешь не успеть. Хотя, знаешь, на твоем месте я бы смирилась. Ну, сама подумай, ради чего ты так цепляешься за жизнь? Зачем тебе вообще надо выбираться из этого леса? Кто ждет тебя за его пределами?
Эта особа становиться все наглей! Интересно, где же ее подружка?
— В конце концов, у меня есть дети – сын, дочь…
— Ну, про дочь ты уже многое знаешь. Может быть, рассказать об Егоре?
— Почему я должна тебе верить? Убирайся, не хочу тебя слышать!
— Смешно. Забыла, что я всего лишь часть тебя? Ты можешь приказать убраться своей руке или сердцу? А вот в том, что ты не веришь, позволь усомниться, про мужа-то промолчала. Значит, поверила! Да и глупо было бы сомневаться. Меня удивляет, как долго ты не хотела замечать очевидные истины. Итак, на чем мы остановились?
— Боже, что ты хочешь от меня? Хочешь, чтобы покорно дожидалась невеселой участи, чтобы меня, наконец, нашли какие-нибудь дикие звери?
— Заметь, это не я сказала. Хотя, что еще можно ожидать от особы, живущей в выдуманном идеальном мире?
— Заткнись, не желаю больше ничего слышать.
Видел бы сейчас меня кто-нибудь. Даже осознавая, что легко могу потерять рассудок, и даже жизнь, продолжаю думать, как выгляжу со стороны. И кто мне вообще сказал, что я не потеряла рассудок?
— Человек должен бороться, — похоже, моя робкая сообщница, наконец, объявилась. Лучше уж смириться с наивностью, чем признать себя преданной. Кажется, я поняла, как можно бороться с раздвоением, достаточно принять сторону одной из моих сущностей. Тогда второй все-таки придется покинуть мою голову. Но я не могу окончательно прогнать Стервочку, сомнения во мне она посеяла. Сил остается все меньше. Сейчас больше всего хочу вырваться из этого проклятого места!
«Вода, вода, вода», — пульсировала кровь в голове. Я старалась не замечать шипение своих спутниц, что-то бурно обсуждавших за моей спиной. Их голоса становились все тише. Я понимала, что если я и дальше буду продолжать тратить силы на борьбу с собой, мне не выжить.
Лес стал стремительно меняться, очертания деревьев расплывались. Все, что я видела сейчас – пестрая неоднородная копошащаяся масса. Но ноги продолжали движение. Старалась не думать, куда и зачем иду, главное — не останавливаться! Воздух обжигал ноздри, дышать стало больно. Пыталась отвлечь себя от неприятных ощущений, загадав, что обязательно остановлюсь, досчитав до ста. Но после восемнадцати, отказалась от этой затеи. Порядок чисел воспроизводился с таким трудом, что мне пришлось замедлить движение. Вероятно, я потеряла сознание, но, возможно, продолжала идти, потому что не может так внезапно наступить ночь. Закружилась голова, и я закрыла глаза. А когда открыла, все также стояла на ногах, только вокруг было совершенно темно. Бессильно опустилась на землю, продолжать движение в полной темноте, рискуя встретить ночных обитателей или сломать ногу, я не могла. Спасительный сон отключил больное сознание.

Глава 4

Если бы можно было лежать так, с закрытыми глазами, просто лежать и ни о чем не думать… Судя по тому, что стало теплее и птицы затеяли перекличку, наступило утро. Я приоткрыла глаза. Не может быть, в стене моей крепости появился просвет, солнечные лучи пробиваются не только сквозь разросшиеся кроны, но и откуда-то сбоку! Я бросилась к спасительному свету. Лес заметно поредел, и через короткое время вышла на большую поляну. Казалось, что это мираж, слишком сказочная картина предстала передо мной: небольшой домик, похожий на терем, в окружении каких-то невиданных цветов, но главное – колодец! Я бросилась к нему, опустила ведро в темное нутро и раскрутила валик, даже вспомнила, что когда-то бабушка говорила, что он называется воротом. Плеск воды показался мне лучшей музыкой на свете. Вода была ледяная и удивительно вкусная.
— Проходите в дом, что же вы прямо из ведра, — сказала молодая женщина, стоящая в дверном проеме.
— Извините, я тут случайно, заблудилась…
— Проходите, проходите, Екатерина.
— Откуда вы меня знаете?
Но хозяйка вместо ответа представилась:
— Я Ольга. Вы ведь голодны, пойдемте в дом.
Интерьер не развеял мысли о сказке, какая-то нарочитая искусственность. Печка, как в детстве, в деревне бабушки, грубый стол, какие-то самодельные полки, вместо дверей – занавески, вышитые рушники, даже на столе глиняная посуда! Но каша была очень вкусной, такую на городской кухне не сварить, тут печной жар нужен. А уж компот!
— Вкусный компот какой, — поблагодарила я хозяйку. Ольга все время сидела напротив и радостно смотрела, как я ем.
— Это взвар.
— Взвар? Никогда не пробовала. Похоже на концентрированный компот.
— Это и есть компот, только фруктов больше и добавлен мед. Ну да ты сама во всем разберешься, а мне пора.
— Куда пора? С чем разберусь? Я ненадолго, хотела вот дорогу спросить.
— Дорогу куда?
— В город, ну или хотя бы куда-нибудь, в цивилизацию…
— В цивилизацию? – неожиданно Ольга рассмеялась.
— Не понимаю…
— Катерина, теперь это твой дом. Кстати, у него есть имя, он так и называется: «Дом для нее».
— Почему мой дом? Мне не нужен никакой дом, у меня есть квартира, семья.
— Катя, нужен, иначе бы не оказалась здесь. Ты сама во всем разберешься, а мне пора, теперь это твой дом. Твой дом до новой гостьи… Знаешь, даже жаль немного.
Ольга поднялась и быстро вышла. Бросилась за ней, но женщины и след простыл. Я долго кричала, но ответа не было, пришлось вернуться.
Таким безмятежным мой сон не был с невинных, детских лет! Матрас, набитый сеном душистых трав, роскошная подушка, мягкое одеяло. Мне снились цветные сны. И пробуждение было сладким, впервые за много лет, я не вскакивала от будильника, не бежала готовить завтрак для семьи, досматривая на ходу сны. Поднялась, скорее, из любопытства, решила все хорошо осмотреть при утреннем свете. Нет, я, разумеется, не собиралась здесь задерживаться, но если дом никому не принадлежит, то почему бы не похозяйничать?
Сегодня мне все казалось не искусственным, а наоборот, продуманным, достаточным и очень милым. Большая кухня с русской печкой, уютная спальня с высокой кроватью, шкафом, рабочим столом и еще одна пустая и светлая комната. Ее предназначение было мне непонятно. Кладовая со всевозможными запасами овощей, круп, муки и масла. В доме не было электричества, но был запас свечей и бутыли с каким-то маслом для ламп. Эти лампы я обнаружила на полке кухни еще накануне. Посуда, белье, одежда, инструменты. Дом со всеми надворными постройками, маленькими сараями, несколькими непонятными помещениями и даже теплицей, стоял на большой лесной поляне, со всех сторон отгороженный почти непроходимым лесом. Интересно, куда все же делать Ольга?
Пообедав вчерашней кашей, я решила выбираться из зачарованного леса.

Глава 5

Для начала я достала из шкафа в спальне большую шаль, хоть сейчас, когда солнышко прогрело землю, жарко, но ночи в лесу очень холодные. Теперь я об этом знала очень хорошо. Взяла еще один, небольшой платок. Туда сложила немного овощей, весь хлеб, который нашла. Плохо, что бутылок не было, а без воды идти не хотелось. Пришлось наливать ее в кувшин, который заткнула и обвязала веревкой горлышко. Нашла шест и привязала узелок и ненадежную емкость с водой. Ничего, если медленно идти, то все останется целым. В последний раз взглянув на жилище, решительно вышла за дверь.
Кувшин разбился почти сразу, пробираться сквозь кусты с шестом на плече невозможно. Я осталась без воды, но не сдавалась. Тропинок не было, шла напролом. Через пару часов, когда стало понятно, что вечер близко, первый раз села передохнуть. Меня начала мучить жажда. Прикрыв веки, попыталась дышать ровнее.
— Борешься? – раздалось над самым ухом.
Как же я забыла о своих спутницах? Разумеется, это была Стервочка.
— Борись, борись. Глаза-то открой, посмотри вперед.
О ужас! Впереди была та самая поляна с тем самым домом, из которого я вышла несколько часов назад. Стыдно признаться, но какая-то часть меня даже обрадовалась, ведь вкусная ледяная вода так близко! Разумеется, продолжать свой путь смысла не было. Я вернулась в дом, надо было что-то приготовить, силы мне еще нужны. Хорошо, что в детстве часто гостила у бабушки в деревне, поэтому с печкой обращаться умею. Ох и вкусная получается каша, жаль, что сливочного масла нет.

Не успела подумать, как заметила на столе масленку с брусочком желтого масла, по которому стекала капля. Масло было ледяным, будто его только что достали из холодильника. Еще несколько минут назад никакого масла и в помине не было, да и откуда ему взяться? Почувствовала, как по спине побежал холодок. Неужели я здесь не одна? Но где здесь можно прятаться? Обошла со свечкой весь дом, но он был пуст!
После ужина я отправилась в кровать, но сон не шел. Перебирала странности этого дома, мне все время казалось, что от меня ускользает что-то очень важное.
Проснулась с первыми лучами солнца. Решила отправляться сразу же после завтрака. Рисковать с кувшином не стала, воду набрала в ведро. Нести, конечно, тяжело, но так больше шансов сберечь драгоценную влагу. Но пробираться сквозь кусты с ведром воды – задача не из легких! Я останавливалась каждые полчаса, через какое-то время совсем выбилась из сил. Решила оставить драгоценную ношу, и двигаться налегке. В какой ужас я пришла, когда уже в сумерках разглядела злосчастную поляну с этим проклятым домом!
Когда во мне созрело принятие неизбежности? На следующее утро я просто не смогла подняться, у меня не было сил на очередную попытку. Хорошо, что накануне принесла воды. На недолгое время выныривала из липкого забытья, чтобы утолить жажду и опять погружалась в темноту. Силы возвращались медленно. Не помню, сколько дней провела в постели, а когда поднялась, с трудом справлялась с самой необходимой домашней работой. Тогда я не оставляла мыслей о возвращении домой, тогда еще жила воспоминаниями и мыслями о семье. В те дни мои спутницы: Стервочка и Простушка не оставляли меня. Только теперь Стервочка, как мне казалось, играла на моей стороне.
— И что, ты смирилась? Готова подарить мужа подруге и оставить детей без контроля? – спрашивала она сотни раз за день.
От этих слов я впадала в ступор, а потом бросалась собирать заветный узелок. Но на сборы уходили все силы, я была еще слаба. Тогда и появлялась робкая Простушка:
— Твоя проблема, Катюша, что ты слишком уж доверчива. Слушаешь, что тебе говорят, и веришь безоговорочно. Просто посиди и подумай. Идти в таком состоянии – обречь себя на гибель, это же очевидно. Тебе надо восстановиться. Не решай ничего в приступе сильных эмоций, остынь. Когда сможешь взвешенно рассуждать, тогда и посмотришь, как жить дальше.
Я осталась. Сначала, чтобы восстановиться, а потом… Не знаю, кажется, к решению меня подтолкнули чудеса пустой комнаты.

Глава 6

Дом, в котором я оказалась, не был большим: веранда с кладовкой, кухня, к которой пристроена спальня и та самая комната. Я редко заходила туда, разве что смести пыль, да и что делать в абсолютно пустой комнате? Я быстро привыкла к необъяснимому, и уже не удивлялась, когда на столе вдруг появлялся кувшин молока, миска сметаны. В кладовке запасы круп, муки, масла, овощей не заканчивались, словно их кто-то пополнял, как в сказке «Аленький цветочек».
В то утро я привычно занималась уборкой и в заветную комнату вошла с ведром и тряпкой. От увиденного ведро выпало из рук. Как, почему именно мастерская художника? Как этот дом узнал мою самую сокровенную мечту?
В детстве я очень любила рисовать, даже ходила в художественную школу. Наставники говорили о таланте, пророчили счастливое будущее. Но в какой-то момент все закончилось. В пятнадцать лет, когда пробуждающаяся женственность заставляет забывать об обязательствах, я бросила занятия живописью. Это был мой подростковый протест, желание доказать, что могу обойтись без былых увлечений, и удивительно, с тех пор никогда не жалела об этом. Хотя… Что-то теплое пробуждалось во мне, когда занималась рисованием с собственными детьми. И вот теперь: подрамники с холстами, кисти, краски от масла до акварели. Мольберт, стоящий у окна манил белизной надежды.
Первые неуверенные наброски, я боялась сочности масла, даже робкая акварель пугала цветом. С того самого утра блокнот и карандаш стали любимыми предметами в руках. На акварель я решилась только через месяц, когда мне вдруг захотелось бесконечности и переливов синего, кусочек неба над полянкой – двориком не удовлетворял потребности в безбрежности.
Я писала небо, только небо: от безбрежного голубого океана до зарождающейся бури с тучами-воинами. Очнулась, когда лес сбросил золотую роскошь.
— Пора, надо идти именно сейчас, — прервала молчание Стервочка. – Подумай, лес стоит прозрачный, дождей мало, а снега еще нет.
Ее слова погрузили в отчаяние. Я ведь понимала, что если еще немного затяну с возвращением, то здесь придется зимовать. Но вдруг поняла, что никуда не хочу уходить, а хочу любоваться снегопадами под треск дров в печке, хочу пересилить страхи перед белым холстом, понять, что не дает мне дышать полной грудью.
— Молодец, — прошептала Простушка.
И я осталась.
Я рассматривала свои первые наброски, казалось, что это продолжение «Капричоса» Гойи. Вот уж поистине «сон разума рождает чудовищ». В этих изломанных фигурах, в незатейливых сюжетных композициях правил пир порок. Неожиданно в некоторых образах я увидела наших несчастных клиентов. Да, наша риэлтерская фирма иногда проводила и такие сделки. Вот этот старик, сидящий у кострища – несчастный поклонник Бахуса. Я хорошо помнила его историю, хоть напрямую в сделке не участвовала. Его выселили из большой, хоть и убогой, квартиры в городе в маленькую хижину на окраине области.
— Что осуждающе смотришь? – выговаривала тогда Татьяна. – Да, наш бизнес — не букет роз. А из каких фондов оплачивать издержки?
О фондах больше не заговаривали, а у Татьяны появилась новая шубка и недешевые украшения. Где теперь этот несчастный? Жив ли? Я чувствовала, что нет. Или эта старушка на следующем эскизе, подкармливающая кота. Не та ли несчастная, которую «пристроили в пансионат», отвезли деревенской жительнице, которая собирала у себя стариков и проживала их пенсии.
Почему она не ушла, она же все понимала? Не этот ли компромисс день за днем убивал в ней личность, убивал авторитет матери в глазах детей, любовь мужа?
Весь дом был украшен акварелями с изображением неба. Я будто хотела утопить в нем свое прошлое. За масло взялась в день, когда выпал первый снег.

Глава 7

Я стояла во дворике и наблюдала, как пушистые хлопья застилают землю, одевают в уютные шубки застывшие деревья. Никогда ранее не испытывала такого спокойствия. Все былые страхи, переживания, все суетные желания стирались белым полотном. Я стояла до тех пор, пока рыжие кустики с засохшими цветами, росшие на клумбе, разбитой Ольгой, не покрылись снежным покрывалом.
Подложила дров в печку, становилось прохладно. Наблюдая за танцами огня, прислушивалась к себе. Какая-то зарождающаяся сила толкала в заветную комнату.
Я перестала удивляться умению мастерской считывать мои желания. На мольберте уже закреплен загрунтованный холст, палитра, масленка, баночка с кистями – все готово для того, чтобы я, наконец, решилась.
Позже я пыталась вспомнить, как прошла моя зима в зачарованном лесу, но вспоминались лишь какие-то вспышки. Вот я, утопая в снегу, наряжаю маленькую елочку рядом с домом самодельными игрушками. Я не считала дней, не знала, когда точно наступит новый год, но в один из дней мне почему-то захотелось наряженной елки.
Вот я наблюдаю за проворной белкой, выпрашивающей орешки. Голова лося, показавшаяся над кустами. Как же я испугалась! Пытаюсь откопать входную дверь после снегопада, шедшего трое суток подряд. Подолгу гуляла, любовалась белоснежным величием и тихим достоинством дремлющего леса. Гуляла только по своей полянке — маленькому дворику, в чащу не забиралась, да и не пройти. Многоцветье палитры, порхание бабочкой кисти по холсту, проступающая иная реальность…
Так, среди небесного океана стали появляться виды леса: сначала мрачного, пугающего, а потом и крепости, дающей уверенность. Весной мне захотелось широкого горизонта, розовой полоски зарождающегося дня над цветущим лугом. И в один из дней я вдруг поняла, что мое заточение, ставшее спасением, скоро закончится.
Рита появилась в ясный майский день. Маленькая, измученная девочка, воробышек с потухшими глазами. История зазвучала в моей голове за пару часов до ее появления. Веселая молодежная компания, майские праздники, Рита с молодым супругом, уводящим ее вглубь леса. Недобрые огоньки, вспыхивающие в его глазах. Поездка, приглашенные приятели, мясо для шашлыков — все это только для последней прогулки в ее жизни. Иначе, зачем этот ненужный брак с невзрачной дочкой богатых родителей? Она догадалась за секунду до того, как его руки потянулись к горлу. Догадалась и побежала. Но он обязательно догнал бы ее, если бы не злополучная коряга. Его крик раненого зверя, оглашающий лес, подгоняющий Риту. Когда обнаружат друзья, он будет плакать и просить, чтобы организовали поиски. В сотни раз пересказывать сочиненную легенду о том, как сломал ногу, а жена пошла за помощью и заблудилась. Пересказывать и надеяться, что ее никогда не найдут … живой. А Риту уже манил дом, мой дом, ее дом.
Рита плакала, ела блинчики, пожаренные мной для гостьи, опять плакала, рвалась обратно в город. Она рассказывала о семье, о влиятельном отце, о брошенной матери, устраивающей свою жизнь и о муже. Она говорила и говорила. Я молча слушала и понимала, что знаю об этой девочке гораздо больше, чем она сама о себе знает. Но обязательно узнает, дом поможет. Гостью сморило, а мне было пора. Вечерние сумерки прикрывали тенями маленький дворик.
Я вышла на трассу, когда совсем стемнело. Шум проезжающих машин после тишины последнего года обрушился невыносимым грохотом. Грохотом прозвучал звонок в квартиру, которую я когда-то считала своей. Нет, я не собиралась там задерживаться, я знала, куда я поеду с первыми лучами солнца. За сотни километров отсюда меня ждет дом, оставленный мне в наследство одинокой тетушкой, сестрой отца. Дивный дом в кружеве сада. В глазах Бориса я увидела радость, еще бы, Татьяна его бросила сразу же после того, как я пропала. Нет, она не испугалась, просто для нее важно брать чужое. Но это радость чужого человека, к которому совсем не осталось чувств. С детьми сложнее, но я уже знала их судьбу, во всяком случае, ближайшее будущее. Светлана давно хотела в Москву, я обязательно ей помогу. Пора уже взрослеть, тем более, что едет она не одна, а с Кириллом, с которым стала встречаться пару месяцев назад. Егор поступит в военное училище этой осенью. Этот дар я вынесла из лесного дома, я могла видеть ближайшее будущее. И видения придавали силы.
И с первыми лучами солнца я отправилась на вокзал, купила билет до заветной станции и села в поезд, увозящий меня к дому, моему дому!