
Испытание
© . — Пойдем в дом, скоро от смрада будет нечем дышать.
— Это похоже на…
— Да, очень похоже.
Семениха совсем не походила на Бабу Ягу — милая женщина среднего возраста, крепкая, улыбчивая.
— А вот и Егорий, теперь все в соборе. Бьются? – обращаясь к Анне.
— Бьются.
— Ну и пусть, а вы садитесь, поешьте, силы вам потребуются. На рассвете вы должны быть у Светлого ручья.
— Я ничего не понимаю, может, вы мне объясните, что здесь происходит, в конце концов, — не выдержал я.
— Объясню, а ты ешь, ешь, с собой только хлеб и воду возьмете на три дня.
— На три дня? – спросила Анна, накрывая на стол.
Я только сейчас рассмотрел ее, как же она похожа на Аську, ту, прежнюю. Только глаза, у Анны совсем другие глаза — затягивающие, глубокие.
— Нравлюсь? – Я не заметил кокетства в голосе, спрашивала буднично, как о приправе к супу. – Кстати, о супе, иди мой руки, рукомойник у входа. Я наливаю.
— Но как ты узнала? Ты что, читаешь мысли?
Анна лишь рассмеялась.
— И ты можешь читать, просто не знаешь об этом, — ответила вместо девушки Семениха.
А суп был хорош, подернутый золотистой пленкой с узором из свежей зелени.
— Ешь, милый, ешь, — подстегивала Семениха.
— Как к вам обращаться, как-то неудобно называть Семенихой.
— Зря, милый, привыкла я к этому имени. А называли меня по-разному, просто пока здесь иные имена позабыть следует.
— Кто такие дрожники?
— Бесы, бесы страха. Прикрепляются к человеку и убивают тело, но самое страшное – душу.
— А откуда они взялись?
— Так от сотворения мира были, слуги сатаны, инструменты зла.
— Не слышал о них.
— Не слышал и не видел, но они были, просто незаметные, а Ворожиха – место особое, место силы, пристанище. А началось это в начале 19 века. Местный помещик Павел Александрович Вистунов славился на всю округу лютым нравом — молод был, жесток без меры. В хозяйстве своем появлялся редко, все больше по барышням да по балам, у игровых столов время проводил. Приезжал, набивал карманы, и снова вон. Только золото это тяжким потом и слезами его крестьянам доставались. Лютовал барин, руки кровью марал. И с каждым разом становился все страшнее. Тогда уже душу его захватила тьма. И как-то странница одна, проходя мимо Ворожихи, увидела дрожников. Они были всюду.
— Так ведь это ты была? – догадалась Анна.
— Я, только знала, умела меньше. Хотела людей спасти, бегала по улице, стучала в окна, но глухи и слепы стали люди, себе не принадлежали. Извели бесы деревню. Я в лесу неподалеку укрылась, пряталась до поры. Дрожники за барина принялись, остатки жизни из него вытрясли. Решили, отошел Вистунов, молодой помещик – дворянин. Готовили похороны, а он возьми и очнись. Докторов разных свезли с примочками и порошками. И вроде бы легче больному стало, но начала вымирать деревня. В три дня и следа человеческого не осталось. В ту пору Павел Александрович вызвал управляющего, дал поручение, а после впал в забытье, вроде уснул на три месяца. Управляющий Клим Захарович привез новых поселенцев, с севера, из деревни Марфино. Купил их барин на вывод, купил как гусей к обеду… Заселили несчастных в домах исчезнувших крестьян, пока те обустраивались, дрожники пировать начали, — Семениха замолчала.
Молчание затягивалось. Разум мой лихорадочно пытался сопротивляться не только тому, что сейчас слышал, но и всем видимым химерам. Это взрывало понятный мир, нет больше забот о расширении бизнеса, иллюзии семьи, нет суррогата общения в мессенджерах. Ничего этого больше нет. А есть ведьма, или кто она, в своей сказочной избушке, есть девушка с глазами – омутами, читающая мысли, есть перерожденная Аська, есть эти проклятые дрожники. Есть мир, заполненный страхом.
— Вы говорите как очевидец, — поддержала Анна ведунью, считав в моих глазах остатки сомнения.
— Так я и есть очевидец. Первой жертвой стала кошка Морозовых. Эту кошку старуха Морозова везла с собой из Марфино, скотину оставляли, а от кошки отказаться не могла. Потом пропали мужчины этой семьи.
— Но как? Как они это делают? И следа не осталось? – не выдержал я.
— Как делают – тебе лучше не знать. Жертвы исчезают, будто и не было никогда, стираются из памяти оставшихся. Просто корм, энергетическая подпитка, первый уровень, как сказали бы геймеры.
— Вы и о геймерах знаете? — реплика Семенихи пробудила скепсис.
— Как же мир цепляется за обман, смешные конструкции, — она слабо улыбнулась. – Да, знаю. Среди жертв есть жертвы избранные, кто-то становится адептами страха, воинами тьмы. Такие как управляющий и барин, а есть и те, кто служит прибежищем – существа безвольные, бездушные… Дрожники гнездятся в их телах миллионами, миллиардами. Впрочем, это уже не люди – оболочки, носители воли зла.
— То, что вы говорите – очень страшно. Но как они возникли из глубин веков, как вообще появились в нашем времени?
— Я этого не знаю, но, может, узнаете вы. Увы, каждому из нас открывается лишь часть знаний. У нас мало времени, через час вам надо выходить. Анна знает дорогу. Вы должны быть у Светлого ручья до рассвета. Вам придется провести там две ночи, будет жутко, не дайте страхам завладеть вашими душами. Это будут ночи борьбы, но если вас выбрали – вы справитесь.
— Кто? Кто нас выбрал?
— Поймешь, не время теперь.
— Но почему страх? Ведь не всегда страхи разрушительны.
— Есть только две силы: любовь и страх. И знаю, о чем хочешь спросить: показная смелость, бравада – обратная сторона страха, та же неволя.
— Последний вопрос: что стало с деревней, тогда, два века назад?
— Я увела всех оставшихся…
— Куда?
— В Мертвое озеро.
— Утопили?!
— Это были не люди, это — убежища дрожников. Но силы страха окрепли настолько, что заклятье снято. Неужели ты не понял, в деревне сейчас те, кого мне удалось спрятать в Мертвом озере? Они живут в своем времени.
— А как же Аська? Почему она стала такой?
— Не только она. Мы приехали сюда с Матвеем, пару недель назад мы еще были влюбленной парой.
— Матвеем? Это новый муж моей Аськи?
Анна кивнула. Показалось, или она и правда прятала глаза?
— Все, деточки, не время сейчас, милые, да и горевать не о чем, вижу же я, — лицо Семенихи заиграло сотнями улыбающихся морщинок.
До Светлого ручья мы добрались минут за двадцать. В лесу поздно светает, но по заметным контурам деревьев я понял, рассвет скоро.
— А как же дрожники? – спросил я Анну, как только мы пересекли защитный круг.
— Дрожники в этот час не страшны, они свободно перемещаются лишь очень короткое время ночью.
Сразу за поляной, где стояла избушка Семенихи, я почувствовал, что мы поднимаемся в гору.
— Дошли? – спросил, услышав журчание.
— Это здесь, но надо кое-что проверить. Здесь два ручья: Светлый и Темный. Сейчас, — Анна зажгла фонарик и стала светить по кустам. – Мы на месте. Что? – добавила она, заметив, что я смотрю на фонарик. – Фонарик был у меня в кармане, так и уцелел.
— Пить-то из ручья можно?
— Не только можно, но и нужно, — Анна выудила откуда-то старую кружку.
— Светлый и Темный. Живая и мертвая вода?
— Думаю да.
Заломило зубы, поэтому не сразу понял, что не чувствую усталости.
— Совсем мало времени до рассвета, надо успеть принести дров. Потребуются два шалаша, вечером разожжем костер.
— Почему вечером?
— Егор, давай договоримся — после рассвета мы обмениваемся только важной информацией, ну или спасаем друг друга, это как пойдет. Разговоры откачивают энергию, а она нам нужна.
— Тогда воспользуюсь случаем, не знаешь, зачем мы здесь?
— Для посвящения. Оно даст знания и силы. Отсюда мы выйдем или воинами, или частью дрожников, иного пути нет.
— Впечатляет. Соскочить никак?
— Можешь вернуться, успеешь как раз на завтрак Клима Захаровича, ну или если повезет – Павла Александровича. Иди уже за дровами!
Когда вернулся с первой вязанкой, Анна сидела на корточках у края полянки и что-то сыпала из узелка.
Да уж, строитель из меня никудышный, шалаш и то собрать не могу. Все заваливалось и никак не желало стоять. К счастью, Анна закончила непонятный обряд и присоединилась ко мне.
Она собрала из веток каркас вроде основы чума, достала моток веревки, не перестаю удивляться ее запасливости, связала, а меня послала за еловыми ветками. Заканчивали засветло, за дровами для костра идти некогда.
— Слышишь? – Анна поднесла палец к губам.
Действительно, журчание изменилось, казалось, что течет не маленькая струйка воды, а полноводная горная река.
— Пора, идем.
Мы сели на берегу ручья. Плотные своды деревьев расступались над ним, и нам открылось молочно-голубое небо в розовых мазках.
— Пить хочешь?
— Нет. Что мы должны делать?
— Сейчас просто открыться, не закрываться, — Анна растянулась на земле. Как же притягательно ее гибкое тело даже под мешковатой ветровкой.
— Ты мне тоже нравишься, но давай сначала пройдем этот путь.
Я прилег рядом. Раньше не замечал, как стихает перед рассветом: ни пения птиц, ни шороха ветвей. Небо становилось светлее, и, наконец, золотые брызги рассыпались по миру. Робкий свист утренней птички, приветствующей зарождение дня, как соло запевалы. И вскоре лес огласился победным многоголосьем. В тот же миг я почувствовал, что распадаюсь на множество частей, мелких кусочков. Даже привстал, чтобы убедиться, что это не так. Опять лег и закрыл глаза. Меня словно бросили в воронку, сверкающую воронку и я послушно кружился в ней, увеличивая скорость вращения. Я больше не был цельным, сгусток распадающихся частиц, связанных центробежной силой. Не знаю, сколько это продолжалось. Из воронки меня выбросили так же внезапно, как и погрузили. Еще какое-то время я просто лежал с закрытыми глазами, потом поднялся и пошел к воде. С каждым глотком, ощущение целостности росло. Анна тоже очнулась, сидела с открытыми, непонимающими глазами. Я поднес ей кружку с водой, она выпила залпом.
— Как ты?
— Нормально, — ответила она хрипло. – Хочу спать. Выбирай шалаш.
— Выбирай ты.
Она поднялась, и, шатаясь, побрела к ближайшему, бросив по дороге, что нам надо проснуться не позднее заката.
Не помню, что снилось, но хорошо помню, что уснул сразу, как залез в свое убежище. Проснулся на закате, Анна уже сидела у шалаша.
— Принеси дров. Нам понадобится много, костер должен гореть до рассвета.
Я стал привыкать к ее немногословности, да и самому вести беседы расхотелось. Неужели я успел принять все безумие последних дней или просто понял, что девушка знает немногим больше меня.
Анна опять что-то рассыпала по краю полянки.
— Решила обновить круг-оберег, Семениха дала заговоренные камни, должно помочь. Давай поедим, у меня с собой есть хлеб.
Я разжег костер, спасибо Сереге, который подарил брелок с ножом и зажигалкой.
— Ловко получилось, — похвалила Анна.
— Это только в шалашах я не специалист, предпочитаю основательное строительство, — не преминул ввернуть дополнительный бонус в ее оценку.
— Да, я это поняла, ты нравишься мне все больше. Держи, — девушка протянула ломоть хлеба и кружку. Кружка оказалась одна на двоих, и мы пили по очереди.
— Нам еще что-то надо сделать?
— Не думаю, просто ждать. Ночи – самое страшное время, особенно первая. Мы еще не полностью перестроились. Главное, не поддаться ужасу. Я вот думаю, почему мы проходим это вдвоем?
— Наверное, чтобы иметь возможность поддержать друг друга.
— Ты скучаешь по Асе?
— Не знаю, мы долгое время были вместе, а сейчас я не уверен, что это не потерянное время. Это было…как это точнее выразить…
— Соседство.
— Да, соседство, когда вместе держит только привычка, терпимость к недостаткам друг друга. И в этой терпимости больше нелюбви, чем даже в неприятии. Когда я увидел ее с Матвеем, эта сцена так крепко запечатлелась во мне, будто в этот миг нашу связь отсекли чем-то острым. А ты? Думаешь о Матвее ты?
— Не знаю, это похоже на то, что ты описываешь. У нас разные интересы, разные друзья, я хотела детей, но он был против. Прошло слишком мало времени, когда мы врозь…
— Но какого времени! Вы тоже прятались от карантина?
— Да, решили, что на природе пережить ограничения проще. Матвей остался без работы, я тоже, кое-какие накопления у нас были. Туроператор заманил красивыми местами и загадочным озером. Почему-то озеро привлекло сильнее всего.
— И меня тоже… Ты видела его?
— Нет, мы попытались, но каждый раз просто блуждали по лесу. И каждый раз возвращались в дом другими, пока Матвей не отыскал в чулане старый сундук и не заговорил на диком диалекте… Чу, слышишь, — девушка напряглась.
— Запахло тухлым.
— Сера. Они пахнут серой, — она схватила меня за руку.
— Помни, они просто пугают, ничего они нам не сделают, если не впустим в себя страх, — ее губы пахли полевыми цветами.
Когда продолжение? Хочется дочитать уже