Глава 2
«Бред это все, старушка, конечно же, умерла от сердечной недостаточности. И зачем только шеф взялся за это дело, девчонка не из богатых, за расследование отдаст все, накопленное бабкой, а как потом жить будет?» — думал Семенов, выбирая место для парковки. Старый город, где жили несчастная женщина и ее внучка, не приспособлен для автомобилей. Он оставил машину в каком-то проходном дворе, пристроив под деревом, роняющем последние, чахлые листья.
Дом и впрямь оказался хорош: сводчатые окна, недавно окрашенный фасад, и все это в окружении каких-то газонов, деревьев. Ни одной припаркованной машины! Впрочем, детской площадки тоже не было, зато были лавочки, жаль, пустые.
Квартира Степановых не удивила, он и ожидал увидеть нечто подобное. Советский интерьер середины прошлого века, со всеми известными атрибутами: темными коврами, стенкой с парадной посудой, даже поблескивающее полированное пианино с ажурной салфеткой на крышке.
Кухня, куда его позвала хозяйка, недружелюбно встречала советским аскетизмом: обеденный стол, покрытый веселенькой клеенкой, щербатые чашки, табуретки, созданные для быстрой еды. А вот чай порадовал – терпкий, ароматный, да и варенье в розетках (в розетках!) исключительно домашнее.
— Ольга, расскажите мне о своем детстве, о бабушке.
— О детстве, но зачем? Какое это отношение имеет к убийству?
— Понимаете, я должен понимать, что за человек … Александра Ивановна, — Эдуард еле сдержался от предательского глагола, клиентка и без того, девушка впечатлительная, вон и зеркало до сих пор занавешено. – Вы же утверждаете, что ее именно убили, а это значит, что у нее есть враги, чтобы их вычислить, мне важно составить психологический портрет вашей бабушки.
— Вы психолог?
— По первому образованию. Знаете что, а давайте вы мне покажете фотографии, ведь у вас есть альбом?
— Конечно, сейчас принесу, — Ольга с поспешностью вышла из кухни.
«Да уж, редкий тип, давно не приходилось общаться с такими стеснительными барышнями», — думал Семенов, ожидая хозяйку.
Альбом, который Ольга положила перед ним, оказался огромным. Кожаная обложка, медные застежки, уголки, к которым крепятся фотографии, картонные страницы с вензелями – настоящий раритет. На первых страницах фотографии Александры Ивановны в юности. Вот она позирует на фоне березок, совсем юная, лет семнадцати. Но взгляд уже тяжелый, смотрит из-под нахмуренных бровей, губы крепко сжаты. Близко посаженные глаза, тонкий нос, высокие скулы, горделивая осанка, венец тяжелых волос, но она, несомненно, была привлекательна. На следующих фотографиях уже с подругами, она любила фотографироваться, сейчас бы была заядлой фанаткой селфи. Изредка Эдуард отрывался от желтых страниц и мельком смотрел на внучку, увлеченную комментированием снимков. Ей пришлось придвинуть табурет и оказаться в «опасной» близости с молодым человеком. Эдуард видел упрямую кудрявую прядь, выбившуюся из туго затянутого пучка, розовые мочки, не знавшие украшений, пухлые, чувственные губы, повисшие к уголкам, огромные глаза в обрамлении выцветших ресниц, неряшливую естественность бровей. А еще он видел дрожащие кончики изящных пальцев, персиковую кожу, высокую грудь, чувствовал напряжение, выверенность движений.
Дедушка появился только на свадебных фото, выстроенных вокруг царственной невесты, рядом с которой почему-то оказался этот смущающийся субъект.
Дальше шли пустые страницы. Эдуард удивленно вскинул брови.
— Они почти не жили вместе с дедушкой, бабушка не любила об этом рассказывать. Родился папа, а через пару лет бабушка выгнала деда.
— Почему, что стало причиной?
— Она уличила его в измене, а бабушка прощать не умела.
— Я так понимаю, что ваш папа был единственным ребенком.
— Разумеется, бабушка больше не вышла замуж. Всегда говорила, что женщина с ребенком не имеет права на второе замужество, она обязана заботиться о ребенке.
— Вы тоже так думаете?
— Не знаю, — Ольга оторвалась от фотографий и смутилась еще больше, осознав, как близко она находится. Рывком отодвинулась, вскочила, бросилась к окну, но, опомнившись, подошла к плите и вновь поставила чайник.
«Господи, надо же, оказывается, такое бывает в нашем циничном мире», — не уставал удивляться Семенов.
— Не знаю, я не могу судить, у меня никогда не было семьи и детей. Сейчас все же жизнь изменилась, но я согласна с бабушкой в главном – женщина должна думать о детях, в первую очередь.
— А почему вы не были замужем?
— Это имеет какое-то отношение к расследованию? – в голосе девушки появился холодок.
«Да наша барышня и зубки показывать умеет», — Эдуарду клиентка нравилась все больше.
— Вы сказали, что родителей не помните, а отец умер двадцать лет назад, вы к этому времени были достаточно взрослой девочкой и помнить его должны.
— Бабушка не пускала его домой, но я его видела, когда он подкарауливал меня у школы. Я стеснялась и боялась его – опустившийся человек, просящий у меня мелочь, которую бабушка давала мне с собой в школу. А потом он пропал, думаю, что бабушка откуда-то узнала и поговорила с ним. О том, что он умер, я узнала случайно, услышала, как бабушка говорила об этом подруге. Так и сказала: «Его уже нет пять лет». Мне тогда было пятнадцать, но почему-то это известие нисколько меня не расстроило. О матери я вообще ничего не знаю, осталось какое-то смутное воспоминание о женщине с длинными рыжими волосами. Она стояла у детской горки и почему-то смеялась.
— А кем работала ваша бабушка?
— Нормировщицей на заводе, сейчас этого завода уже нет, впрочем, как и многих других.
— Не могу понять, кому была бы выгодна смерть Александры Ивановны? У нее были еще какие-то родственники – сестры, братья, племянники? Пока это выглядит очень странно, только вы могли быть заинтересованы, но вы вряд ли заказали бы расследование.
— Как вы могли подумать, она – единственный близкий мне человек! У нас есть родственники, но они живут в деревне, мы давно с ними не общались, я отсылаю смс к праздникам – и все. Они даже на похороны не приехали. И какая может быть выгода, квартирой мы владели вдвоем в равных долях, бабушка написала завещание на меня.
— А вот это интересно, зачем, если вы – единственная наследница?
— Не знаю, ей кто-то посоветовал вроде бы, а может и сама решила. А кроме этой квартиры у нас ничего нет, живем мы очень скромно.
— А подруги, у бабушки много подруг?
— Близко она общалась только с Аллой Анатольевной, они часто приезжали в гости друг к другу.
— Что их связывало? Сколько лет они дружат, расскажите все, что знаете.
Глава 3
«Ну Перерубов, ну безумец, очевидно все – умерла старушка от сердечного приступа, что неудивительно в ее возрасте. Подумаешь, внучка не верит, тоже мне, доказательство.
А что Перерубову, не он же по улицам колесит да свидетелей опрашивает, сидит себе на диванчике, фильмы смотрит или книжки читает», — думал Семенов, въезжая во двор. Он долго искал место для парковки, казалось, что окна всех четырех девятиэтажек с интересом смотрели за его потугами.
— Алла Анатольевна, я вам звонил, я от Степановой Ольги, — ответил он на стандартное «кто», раздавшееся из-за запертой двери.
Долго клацали замки, дверь приоткрылась, и перед молодым детективом возникло любопытное лицо пожилой женщины, перечеркнутое цепочкой.
— Представьтесь.
— Эдуард Семенов, детектив.
— Заходите, — дверь, наконец, распахнулась. – Разувайтесь, я недавно полы мыла, тапочки гостевые под полкой. Проходите на кухню, чай будете? – все это хозяйка произнесла, шествуя на кухню, не оборачиваясь.
Эдуард поймал себя на странном ощущении, он никак не мог понять, откуда взялось беспокойство, все казалось таким жизнеутверждающим, даже слишком. Пестрая кухня в каких-то цветочках, разбрызганных пятнах кричащей посуды, все эти тарелочки, салфеточки, горшочки и баночки – от такой чехарды рябило в глазах. Детектив пытался сосредоточиться на фигуре хозяйки, но яркие розы на ее одежде отвлекали.
Непонятная тревога, которой он не находил объяснения, завладела им.
— Чай или компот? – наконец произнесла женщина, оторвавшись от помешивания в кастрюле.
Семенов не любил компот, это был ритуальный напиток времен, когда бабушка Нюра водила малолетнего Эдика по поминкам, она была большая любительница таких застолий. Запах сушеных яблок ассоциировался у подросшего Эдика с наступлением осени, с завершением летних каникул, которые он проводил в деревне у бабушки.
— Чай, если можно.
— Почему же нельзя? — Алла Анатольевна налила на редкость крепкий чай. – Взбалмошная Ольга, готова последние деньги отдать непонятно за что. Откуда сомнения, сердце — обычное дело в нашем возрасте?
— Не верите, что вашу подругу убили?
Хозяйка хмыкнула:
— Да кому она нужна, тоже мне персона. Добро бы ограбили, а то в магазине упала, что у нее воровать было, мелочь на хлеб? Да и вообще, жили они с внучкой скромно, да вы и сами, поди, видели. Родственников у них нет, те, в деревне, не считаются, да и какая им выгода, квартира Ольгина, а сбережений, богатств никаких.
— Расскажите о подруге, какой она была?
Алла Анатольевна, наконец, выключила газ под кипящей кастрюлей, села напротив и внимательно посмотрела на гостя:
— Вот не пойму я, как тебя …
— Эдуард, Эдуард Семенов.
— Так вот, Эдик, деньги не пахнут? Неужели не стыдно глупую девчонку обирать, ведь был же у нее, видел все своими глазами.
— Мы даже не заключали договор, я просто собираю материалы, чтобы понять, нужна ли наша помощь, так что, зря вы так. Лучше расскажите об Александре Ивановне. Где вы познакомились, сколько лет вашей дружбе?
— Много, Эдик, много, еще Стасик был маленький. После развода она к нам на завод пришла, тяжело одной с ребенком.
— А почему они разошлись?
— Шурка говорила, что надоел, а там — кто знает? Зная Шурку, скорее всего, так и было. Оленьку жалко, всю жизнь бабке в глаза заглядывала, никакой личной жизни, а ведь красавица девка выросла. Красавица же?
— Угу, – пробурчал Эдуард. – Скажите, а что, других браков у Степановой не было, ну или романов?
— Браков не было, а романы, не знаю, что вы называете словом «роман». Вместе не жили, а так, встречались, но домой никого не приводила, всегда говорила, что к Стасику других отцов не поведет.
— И мужчины не настаивали?
— Не так-то много и мужчин у нее было, да и те сбегали после одной встречи, уж очень властная была Шурка, все только по ее должно было быть, приспосабливаться к кому-то не умела. Когда Стас женился, она каждый день жаловалась.
— А молодые, действительно, злоупотребляли?
— Не знаю, но Шурка их из дома выгнала, Олюшку вот оставила, думаю, чтобы не так тоскливо было.
— Мне Ольга Станиславовна сказала, что о матери своей ничего не знает, а отец умер много лет назад.
— Да, Стаса больше нет, а вот Маринку я, кажется, не так давно видела. Хотя, разумеется, могу и ошибаться, столько лет прошло!
— Где вы ее видели, и почему вы решили, что это именно Марина?
— Пятно у нее родимое было на левой щеке, приметное такое, на знак вопроса похожее. Шурка ее тоже видела, испугалась даже, мы с ней отдыхали в пансионате, так вот Маринка тоже там была. Одета богато, с каким-то мужчиной представительным, и не скажешь, что молодость буйная у девки – ухоженная дама, этакая… с достоинством. Мужичок этот не ее муж, мы видели их несколько раз, у меня-то глаз наметан.
— А Александра Ивановна признала бывшую сноху?
— Признать-то, может и признала, только вот мне не сказала, хоть я ее и спрашивала, отмахивалась, мало ли у кого пятно похожее. Только вот знаешь, что тебе скажу, после этого нашего отдыха Шурка словно не в себе сделалась, все жаловалась, что следят за ней. Даже в хор перестала ходить.
— А она пела?
— Пела, я ее вытащила в хор ветеранов во Дворце культуры. Ну как пела, не солировала, конечно, но в концертах участвовала, а после той поездки перестала ходить. Она вроде как бояться стала, выходила только в магазин, поликлинику, ну и ко мне изредка приезжала.
— И чего она боялась?
— Говорит, что машина за ней все время ездит одна и та же. Я ее спросила про номера. Но Шурка только отмахнулась. А еще ей звонили, когда Ольга была на работе. Звонили и молчали.
— Может, спам, мошенники?
— Так и я ей говорю, мне тоже звонят, есть, кто и молчит, но Шурка решила, что слежка, а раз решила – не переубедить, тот еще характер.
Глава 4
«Все, надо уходить, — думал Семенов, паркуясь рядом с детективным агентством «Вэм», — заниматься надуманными делами впечатлительных дамочек вместо реальных дел – путь в никуда».
Он постоял на крыльце — парковка, закрытый дворик, уютный особнячок в самом центре города, интересная, до недавнего времени работа – этого будет не хватать.
Петр Макеевич ждал в холле.
— Добрый вечер, я был у заказчицы и подруги умершей.
— Убитой, дорогой друг, убитой.
— Вы, действительно, так думаете? Есть доказательства?
— Пока нет, но мы их обязательно найдем, интуиция меня редко подводит.
Семенов с трудом сдержал предательскую усмешку. Молодой детектив как можно подробнее описал встречи с заказчицей и Аллой Анатольевной.
— Когда, говоришь, Александра Ивановна заметила слежку?
— После отдыха в пансионате, то есть, еще с лета, думаете, мать Ольги замешана?
— Рано делать выводы, но посмотри, что я тут нашел, — Перерубов развернул карту с нанесенными красными точками. – Смотри, это район, где жила Александра Ивановна, а вот это, — Перерубов коснулся ручкой красных обозначений, — случаи подозрительных смертей пожилых женщин, заметь, только женщин.
— Откуда это у вас?
— Ты словно первый день работаешь, у меня большой круг знакомых, в том числе и участковый, неважно все это, важно, что данные точные. Вот погляди, в этом доме милейшая дама скончалась от удара током, и все бы ничего, но случилось это от падения включенного фена в ванную, а дамочке больше восьмидесяти. Я не исключаю, что и в этом возрасте женщины ухаживают за собой, сушат волосы феном, но обычно, они осторожны. Фен этот внучкин, она иногда ночевала у бабушки. Провели расследование, ну как провели… короче, ничего подозрительного не обнаружили. Старушка наша в тот день одна дома была, у родственников алиби, хоть там мотив и есть, квартирка-то отошла наследникам. Следов взлома или беспорядка не было, если кто и вошел, то открыл дверь «родным» ключом, или наша бабушка сама впустила. Но впустила и отправилась в ванную?
— Значит, несчастный случай, — уверенно сказал Эдуард.
— А вот эти четыре старушки умерли от сердечного приступа прямо на улице, ничего не напоминает?
— За какой срок?
— Статистика за полгода. Раньше просто не запрашивал, да и вряд ли интересовались, случай с феном хотя бы сомнения породил, а тут что – шли себе бабушки по делам, стало плохо с сердцем и все…
Перерубов встал, подошел к окну и долго молча смотрел в темноту октябрьского вечера.
— Знаешь, Эдик, мне важно провести расследование этого дела, тут личное. Мне было восемь лет, когда погибла моя мама, несчастный случай… Это очень сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь, я и детективом — то стал, чтобы доказать, что это вовсе не случайность, моя мама не могла оказаться в том доме, ей там нечего делать, а уж упасть с высоты собственного роста и получить смертельную травму без посторонней помощи – в такое мог поверить только самый наивный или мой отец. Я не был наивным даже в восемь лет.
— Вы нашли убийцу?
— Судьба нашла ее раньше, но меня до сих пор не отпускает мысль, что она долгие годы жила в нашей семье, готовила нам с отцом обеды и ужины, провожала меня на выпускной, — Перерубов тяжело вздохнул и замолчал. Семенов тоже молчал, осознавая услышанное.
— У меня жив отец, — продолжил Петр Макеевич, — это очень пожилой и больной человек. Разумеется, я ему обеспечил хороший уход, но иногда мне кажется, что его мучения не кончаются именно потому, что я не могу простить, не отпускает его, продлевает мучения.
— И ваши тоже…
— И мои. Не могу понять, как он это не понял еще тогда, вероятно, не хотел понимать.
— Простите, Петр Макеевич, не думал, что это так важно для вас.
— Это важно для близких этих людей, важно для истины, для тех, кто уже не может за себя постоять. Я понимаю, что это может быть просто случай, но мы должны проверить, понимаешь, Эдик, должны.
— Понимаю.
— Значит, проверяем и все схожие случаи.
Утро выдалось теплым и солнечным, казалось, что октябрь на день уступил место молодому сентябрю. Семенов оставил машину на парковке у сквера, в такой день совсем неплохо пройтись пешком. Эдуард и Петр Макеевич разделили полномочия, пожалуй, никогда до этого расследования Семенов не видел такой активности шефа.
Квартира, в которой жила одна из старушек из списка Перерубова, оказалась запертой, Эдуард позвонил в соседнюю дверь.
— Ты кто? — помятый мужчина неопределенного возраста в вытянутых спортивных брюках и майке с интересом уставился на гостя.
— Детектив, я по поводу вашей соседки, Крамоловой Валентины Захаровны.
— Бабки Вальки что ли? Так померла старуха, летом еще померла.
— Я как раз по этому поводу.
— А что за повод? Шла старушка на рынок, упала и фьюить.
— А родственники-то есть, кому квартира отошла?
— Родственники? Так Борька – единственный родственник и наследник, сынок ейный.
— А где я могу его найти, хотелось бы встретиться?
— Это тебе подождать придется, года три ему еще не до встреч будет, сидит Борька.
— И за что?
— Да кто его знает, вроде ограбил кого-то, он в последний раз дома был года два назад, в перерыве между отсидками. Недолго у матушки погостил, месяца через три опять отправился, для него тюрьма – дом родной, а здесь только числится.
— Кто же старушку хоронил?
— А вот этого не знаю, вроде государство схоронило как безродную, мы особо не интересовались, она и при жизни никого не интересовала, уж больно вредная старуха, а уж как скончалась…
— В чем же вредность? Подруги у нее были?
— Ну и вопросы ты детектив задаешь, откуда я о подругах Вальки знать могу? Если только тетя Света из двадцать восьмой, та еще жиличка. А про покойницу я так скажу – плохо о них нельзя, а хорошего нечего. Борька-то от такой матери в тюрьму сбегал, с такой мамашей и тюрьма – дом отдыха. Иди себе с миром, и без того разговорился тут с тобой.
Двадцать восьмая квартира оказалась в соседнем подъезде. Звонок не работал, пришлось стучать.
— Кто? – раздалось из-за двери.
— Детектив, — Семенов поднес корочки к глазку, — я по поводу смерти Валентины Захаровны.
— Наконец-то, давно вас жду. – Дверь широко отворилась.