Валентину Васильевну иначе как Горчичницей в поселке не называли. Любила она горчицу, ела банками, даже чай пила с хлебцем, намазанным жгучим соусом, прозвище и пристало.
Я узнала ее, когда она отпраздновала семьдесят пятый день рождения. Невысокая сухонькая старушка – разговорчивая, очень подвижная. Казалось, она ни секунды не может удержаться на месте: вроде бы и сидит рядом, а ноги слегка подрагивают, водянистые глаза смотрят на дверь или в окно.
Удивилась странному ощущению, будто передо мной сразу две женщины. Одна — с глазами, смотрящими на дорогу, спокойная от осознания чего-то другим недоступного, тайного, а вторая – сильно состарившийся ребенок, готовый бежать куда угодно в погоне за толикой внимания. Как это уживалось в ней? Возможно, такой эффект получался от застывшего взгляда и очень подвижного лица и постоянно порхающих рук или от долгих пауз, когда Горчичница вдруг застывала на середине фразы, словно исчезая, оставляя здесь только бессмысленную оболочку?
А еще Валентина Васильевна была женщиной отчаянной, казалось, страхи ей не ведомы.
— Ну куда ты на крышу-то полезла? – ругали соседки. – Приехал бы внук, он бы крышу сделал.
— Буду я его по такому пустяку из города вызывать, сама справилась.
— А голова бы закружилась? Хоть нас бы позвала.
— Много бы вы помогли, да и не умру я от этого.
— Ишь ты, не умрет, откуда ты знаешь-то?
— А вот знаю. Утону я…
Эту легенду о смерти Горчичницы в поселке знали все, не было двора, где она не пересказала ее десятки раз. По ее словам, в годы войны, когда она, девчонкой-подростком работала в поле, решила втайне от всех окунуться в речке.
— Май стоял, вода-то еще ледяная. Знала, что мамка не отпустила бы, так я и сказала, что в лесочек. Добежала до берега, место крутое, да искать некогда, плавала я тогда лучше всех девчонок. Скинула платье и нырнула. И в тот же миг словно умерла — дышать не могу, тело сковало, будто чужое… А место глубокое прямо от берега. Я и пошла под воду. Последнее, что помню – мамку жалела, тяжело ей одной будет, батька на фронте и братишка мой тоже. Тут вроде кто за волосы меня дернул и к берегу потащил. А я что-то сказать пытаюсь, а не могу. Слышу, бабка Анисья в ухо шепчет: «Берегись, девка, воды — от нее смерть примешь». И неведомая сила меня на берег выбросила. Смотрю – никакой бабки в речке нет, да и откуда ей взяться, если ее года за три до войны схоронили?
— Ой и горазда ты врать-то, — обычно говорили соседки.
Но Горчичница только улыбалась в ответ.
А года через два она, действительно, утонула. И как! Всегда осторожная с водой, купающаяся только в душе, она утонула в емкости для полива. Емкость эту ей в том же сезоне врыли в землю, чтобы проще было набирать воду. Голова ли закружилась, споткнулась ли — теперь и не узнать, только бабы шептались, мол, затянула водица-то.